Дом/Дача

Владимир Алексеевич Гиляровский (1855-1935)

Владимир Алексеевич Гиляровский родился 26 ноября (8 декабря) 1855 года в семье помощника управляющего лесным имением графа Олсуфьева в Вологодской губернии.

Учился Владимир Алексеевич в Вологодской гимназии, где замечен был в написании "пакостей на наставников" - стихов и эпиграмм,изучал акробатику и джигитовку, второгодник...
Гимназии не окончил, после очередного неуда сбежал из дома... Водился с ссыльными...
Попробовал стать юнкером - уже через месяц был отчислен за несоблюдение дисциплины. Когда с учебой было покончено, решил поработать бурлаком, пожарником, истопником, табунщиком, наездником в цирке, и даже актером в театре.. между делом писал стихи...
А с началом русско-турецкой войны пошёл в армию, служил на Кавказе в 161-м Александропольском полку в 12-й роте, после перешёл в охотничью команду, был награждён Знаком Отличия Военного ордена святого Георгия IV степени, светлобронзовой медалью «За русско-турецкую войну 1877—1878», медалью «В память 300-летия дома Романовых». Вот такой непростой был этот журналист и писатель Владимир Алексеевич Гиляровский.
Писал для "Русских ведомостей" репортажи с Дона, из Албании, статьи о Русско-японской войне.
В 1887 году Гиляровский подготовил для печати свою книгу «Трущобные люди». Все рассказы и очерки, вошедшие в книгу, уже были однажды напечатаны в разных газетах и журналах за исключением очерка из рабочей жизни «Обречённые». Однако весь тираж, ещё не сброшюрованный, в листах, был изъят ночью в ходе обыска в типографии инспектором по делам печати. Гранки набора было приказано рассыпать прямо в типографии. Цензурным комитетом книга была запрещена, и листы были сожжены в Сущевской полицейской части Москвы. Ах, как это нам знакомо. Хорошо хоть не посадили, не выслали, не объявили врагом народа или американским прихвостнем... И даже с работы не уволили

В 1915 году был написан его "Марш сибирских стрелков".
"...Ни усталости, ни страха;
Бьются ночь и бьются день,
Только серая папаха
Лихо сбита набекрень..."
В 1902 году Гиляровский издал книгу "На родине Гоголя"

В 1900 и в 1909 гг. вышли сборники рассказов Владимира Алексеевича.
В 1922 году Гиляровский издаёт поэму «Стенька Разин». Выходят его книги: «От Английского клуба к музею Революции» (1926 год), «Москва и москвичи» (1926 год), «Мои скитания» (1928 год), «Записки москвича» (1931 год), «Друзья и встречи» (1934 год). «Люди театра» были напечатаны только после смерти Владимира Алексеевича — в 1941 году.
Скончался в 1935 году в Москве.

А каким видели Гиляровского его современники?

Илья Ефимович Репин увидел Владимира Алексеевича вот таким:

... и поместил его среди своих запорожцев:

Скульптор Андреев изобразил Гиляровского на фризе памятника Н.В.Гоголю вот таким:

Так увидел Гиляровского скульптор И.Д.Шадр.:

А таким - С. Малютин в 1915 г.

Портрет работы С. Малютина (1915)
А таким Н.А.Клодт:

Антон Павлович Чехов описывал Дядю Гиляя так:
"Это был тогда еще молодой человек, среднего роста, необыкновенно могучий и коренастый, в высоких охотничьих сапогах. Жизнерадостностью от него так и прыскало во все стороны. Он сразу же стал с нами на «ты», предложил нам пощупать его железные мускулы на руках, свернул в трубочку копейку, свертел винтом чайную ложку, дал всем понюхать табаку, показал несколько изумительных фокусов на картах, рассказал много самых рискованных анекдотов и, оставив по себе недурное впечатление, ушел."

А еще Чехов сказал как-то Владимиру Алексеевичу: - Тебя не опишешь, ты все рамки ломаешь. Мы с вами убедились в этом, читая его (Дяди Гиляя) биографию.

Сергей Викторович Яблоновский (Потресов Сергей Викторович) так описывал Гиляровского: "Оригинален сам Гиляровский как личность. Медвежья сила в душе, такой мягкой, такой ласковой, как у ребенка. Если как у писателя у него есть талант, то как у человека имеется гений, гений любви." О чем это Яблоновский? А вот, наверное, о чем.

Жена И.Е.Репина вспоминала, как ехала однажды с Гиляровским в трамвае. Вдруг тот выскакивает из вагона и вновь возвращается. Оказывается, увидел в окно своего опекаемого и выскочил, чтобы сунуть ему в руку деньги. Или как он остановил совсем незнакомого актера и дал ему денег на обед. "Оригинал" говорят про него, потому что его действия выходили за общепринятые рамки.

Но не только о Гиляровском оставлены воспоминания, но и сам Владимир Алексеевич вспоминал своих современников.
Мне нравится его эпиграмма, посвященная скульптору С.Т.Конёнкову

"Каким путем художник мог
Такого счастия добиться:
Ни головы, ни рук, ни ног,
А хочется молиться..."

Но не всегда его воспоминания были лицеприятны.

Вот, например, его рассказ о Саврасове

Владимир Гиляровский
"Грачи прилетели"

На Моховой, бок о бок с Румянцевским музеем – ныне Ленинской библиотекой, – у входа в меблированные комнаты остановился извозчик, из саней вылез мой приятель, художник Н. В. Неврев. Мы, так сказать, столкнулись.
– Зайдем к Саврасову, возьмем его с собой и пойдем завтракать в «Петергоф».
Я не был знаком с Алексеем Кондратьевичем Саврасовым, но преклонялся перед его талантом. Слышал, что он пьет запоем и продает по трешнице свои произведения подворотным букинистам или украшает за водку и обед стены отдельных кабинетов в трактирах.
Поднимаясь в третий этаж, Неврев рассказал мне, что друзья приодели Саврасова, сняли ему номер, и вот он уже неделю не пьет, а работает на магазины этюды…
– Я вчера к нему заходил – прекрасную вещь кончает… Пишет с натуры через окно сад и грачиные гнезда… Нарочно сейчас приехал к нему посмотреть.
Дверь была чуть приотворена. Мы вошли. Два небольших окна глядят в старинный сад, где между голых ветвей, на фоне весеннего неба, чернеют гнезда грачей.
Мне вспомнились слова И. И. Левитана:
– Я ученик Алексея Кондратьевича.
В комнате никого не было. Неврев пошел за перегородку, а я остановился перед мольбертом и замер от восторга: свежими, яркими красками заря румянила снежную крышу, что была передо мною за окном, исчерченную сетью голых ветвей берез с темными пятнами грачиных гнезд, около которых хлопочут черные белоносые птицы, как живые на голубом и розовом фоне картины.
За перегородкой раздался громкий голос Неврева:
– Да вставай же, Алеша! Пойдем в трактир… Ну же, вставай!
Никакого ответа не было слышно.
Я прошел за перегородку. На кровати, подогнув ноги, так как кровать была коротка для огромного роста, лежал на спине с закрытыми глазами большой человек с седыми волосами и седой бородой, как у библейского пророка. В «каютке» этой пахло винным перегаром. На столе стояли две пустые бутылки водки и чайный стакан. По столу и на полу была рассыпана клюква.
– Алеша, – тормошил Неврев.
– Никаких! – хрипел пьяным голосом старик. – Никаких! – повторил он и повернулся к стене.
– Пойдем, – обратился ко мне Неврев, – делать нечего. Вдребезги. Видишь, клюквой закусывает, значит, надолго запил… Уж я знаю, ничего не ест, только водка да клюква.
Потормошил еще – ответа не было. Вынул из кошелька два двугривенных и положил на столик рядом с бутылками:
– Чтобы опохмелиться было на что.

Но больше всего в творчестве Гиляровского восоминаний об уголках Москвы, исхоженных и изъезженных...
"Москва и москвичи"
"Наш полупустой поезд остановился на темной наружной платформе Ярославского вокзала, и мы вышли на площадь, миновав галдевших извозчиков, штурмовавших богатых пассажиров и не удостоивших нас своим вниманием. Мы зашагали, скользя и спотыкаясь, по скрытым снегом неровностям, ничего не видя ни под ногами, ни впереди. Безветренный снег валил густыми хлопьями, сквозь его живую вуаль изредка виднелись какие-то светлевшие пятна, и, только наткнувшись на деревянный столб, можно было удостовериться, что это фонарь для освещения улиц, но он освещал только собственные стекла, залепленные сырым снегом."

Ярославский вокзал. Архитектор Ф.О.Шехтель, 1902—1904
,,,

"Во, это Рязанский вокзал! — указал он на темневший силуэт длинного, неосвещенного здания со светлым круглым пятном наверху; это оказались часы, освещенные изнутри и показывавшие половину второго."

Казанский (быв.Рязанский) вокзал. Арх. Щусев.

"Миновали вокзалы, переползли через сугроб и опять зашагали посредине узких переулков вдоль заборов, разделенных деревянными домишками и запертыми наглухо воротами. Маленькие окна отсвечивали кое-где желто-красным пятнышком лампадки… Темь, тишина, сои беспробудный.
Вдали два раза ударил колокол — два часа!
— Это на Басманной."

Старая Басманная

...

"На другой день после приезда в Москву мне пришлось из Лефортова отправиться в Хамовники, в Теплый переулок. Денег в кармане в обрез: два двугривенных да медяки."

Боев Сергей. Лефортово.

"А погода такая, что сапог больше изорвешь. Обледенелые нечищеные тротуары да талый снег на огромных булыгах. Зима еще не устоялась.
На углу Гороховой — единственный извозчик, старик, в армяке, подпоясанном обрывками вылинявшей вожжи, в рыжей, овчинной шапке, из которой султаном торчит кусок пакли. Пузатая мохнатая лошаденка запряжена в пошевни — низкие лубочные санки с низким сиденьем для пассажиров и перекинутой в передней части дощечкой для извозчика. Сбруя и вожжи веревочные. За подпояской кнут.
— Дедушка, в Хамовники!
— Кое место?
— В Теплый переулок."

Теплый переулок Тимура Фрунзе ул. д.20 Фотография 1913

...

"Против дома Мосолова (на углу Большой Лубянки) была биржа наемных экипажей допотопного вида, в которых провожали покойников. Там же стояло несколько более приличных карет; баре и дельцы, не имевшие собственных выездов, нанимали их для визитов. Вдоль всего тротуара — от Мясницкой до Лубянки, против «Гусенковского» извозчичьего трактира, стояли сплошь — мордами на площадь, а экипажами к тротуарам — запряжки легковых извозчиков. На морды лошадей были надеты торбы или висели на оглобле веревочные мешки, из которых торчало сено. Лошади кормились, пока их хозяева пили чай. Тысячи воробьев и голубей, шныряя безбоязненно под ногами, подбирали овес."

Увы, Участок, где стоит известный всей стране Большой дом на Лубянке, до конца XIX в. занимал трёхэтажный дом Мосолова, где преимущественно сдавались внаём меблированные комнаты. В 1894 г. Мосолов продал участок за полмиллиона петербургской страховой компании «Россия». В 1897-1900 гг. страховое Общество построило на этом месте 2 великолепных доходных дома с квартирами, конторами и магазинами. Архитекторами зданий на Лубянской площади стали А.В. Иванов (дом № 2) и Н.М. Проскурнин (дом № 1)

И так можно долго цитировать текст, подбирать фотографмм, и сьтарые, и новые... У каждого из нас свой Гиляровский - у меня такой, у кого-то он с Хитровки, у кото-то - изгоняющий лихорадку скаканием на лошади...

Москву он любил, писал о ней, но и про несчастных, обездоленных тоже не забывал, поэтому я закончу словами из его стихотворения "Бродяга":

"Не смейтесь, что все я о воле пою:
Как мать дорогую, я волю люблю…
Не смейтесь, что пел я о звуке оков,
О скрипе дверей, да о лязге штыков…
О холоде, голоде пел, о беде,
О горе глубоком и горькой нужде."