«Белая гвардия» как роман-пророчество и предупреждение потомкам
15 мая — 125-летие со дня рождения писателя Михаила Булгакова
Сын преподавателя Духовной академии города Киева, которому родители стремились привить христианский образ мыслей, Михаил Булгаков в девятнадцать лет в ожесточенных спорах с родителями засвидетельствовал свое неверие. Позже, пережив Первую Мировую войну, революцию, гражданскую войну, он получил веру, хочется сказать, вместе с литературным даром, ибо о вере его свидетельствует первый его роман «Белая гвардия», появившийся из-под пера тридцатитрехлетнего писателя и увидевший свет позже, в 1927 году.
Главные герои романа — Турбины: Алексей, двадцативосьмилетний врач, недавно вернувшийся с первой мировой войны, двадцатичетырехлетняя Елена, семнадцатилетний Николка и люди им близкие. Все они живут в трех «мирах» одновременно: в Городе 1918…1919 годов, полном политической сумятицы, стрельбы, смерти, но и не сводимом к этой сумятице — в Городе таинственном, значительном и чудесном, каким он видится раненому Алексею Турбину, спасаемому от преследователей в лабиринте усыпанных снегом садов: «прекрасным в морозе и тумане на горах», за которыми «седые пороги, и Херсонес, и дальнее море».
Внутри Города семью Турбиных окружает хрупкий и уютный мир вырастившего их дома, где «часто читался у пышущей жаром изразцовой печки „Саардамский Плотник“, часы играли гавот, и всегда в конце декабря пахло хвоей и разноцветный парафин горел на зеленых ветвях». Но хотя нескладный и трогательный Лариосик и толкует о том, что за кремовыми шторами «чувствуешь себя оторванным от внешнего мира, который грязен и кровав», не так это. Раненый и в тифу Турбин «стал умирать днем двадцать второго декабря». Блестит натертый к Рождеству паркетный пол в гостиной, пахнет хвоей, ноты забыты над открытыми клавишами — и все это душераздирающе подчеркивает беду.
Начать, пожалуй, стоит с того, как Булгаков описывает разные политические силы. Он не идеализирует ни одну из них. Вот белая гвардия, которую хорошо знает старший Турбин, которая видится ему в «вещем» сне: «Идут, идут мимо окровавленные тени, бегут видения, растрепанные девичьи косы, тюрьмы, стрельба, и мороз, и полночный крест Владимира».
Правда в романе Михаила Булгакова, где «засекают шомполами насмерть людей» и жертвуют собой, спасая других, идут добровольцами умирать во имя долга брошенные «штабной сволочью» разные люди, объединенные в одну белую гвардию.
Совсем без симпатии описаны союзники-немцы, убегающий с ними гетман. Страшно движется на Город Петлюра, не берущий пленных. И ни гетман, ни Петлюра, ни большевики — никакие не вызволители народа. «Были тоскливые слухи, что справиться с гетманской и немецкой напастью могут только большевики, но у большевиков своя напасть: жиды и комиссары. Вот головушка горькая у украинских мужиков! Ниоткуда нет спасения!!»
Нет абсолютно безупречной политической силы, но в кровавой неразберихе все персонажи романа делятся на шкурников и людей долга. Недостойно пережидать и отсиживаться, как Василий Лисович-Василиса, недостойно пронырливо и с готовностью приспосабливаться, как Тальберг.
Почему и Алексей Турбин, и Николка, и Мышлаевский, и Карась, и Най-Турс, и Малышев идут добровольцами в белую армию в тот почти безнадеждный час, когда союзники-немцы оставляют Украину? «Те, кто бегут, умирать не будут, кто же будет умирать?» — возникает во сне Алексея Турбина вопрос. А на следующий день Алексей Турбин, записавшись в добровольческую армию, пойдет на соборный пункт, который окажется в здании гимназии, где он учился. Он «бежал по плацу достаточно больной и издерганный, сжимал браунинг в кармане, бежал черт знает куда и зачем. Вероятно, защищать ту самую жизнь — будущее, из-за которого мучился над бассейнами и теми проклятыми пешеходами, из которых один идет со станции «А», а другой навстречу ему со станции «Б». Турбины идут защищать уютный дом за кремовыми шторами, и Город, «и каштаны, и май» от кровавой неразберихи. Най-Турс погибнет, спасая мальчишек- юнкеров, брошенных умирать. Полковник Малышев, спасая от смерти разгромленных, жжет списки добровольцев в бывшем магазине мадам Анжу, когда каждая минута промедления может стоить ему жизни. Юлия Рейсс, рискуя собственной жизнью, уводит за собой от настигающей погони и прячет у себя раненого Алексея Турбина. Спасенный Най-Турсом Николка в крайне опасное время ходит по городу, чтобы узнать адрес родных Най-турса, прийти к ним, найти в переполненном морге тело Най-Турса, помочь его похоронить.
И важнее всякой политической умудренности поступает ли человек по совести или шкурничает еще и потому, что мир в романе Булгакова не сплющивается, не сводится к жизни земной. Над героями романа — «тяжелая синева, занавес Бога, облегающий мир», и это не просто торжественный финал романа. Господь, слышит молитвы.
Несомненное чудо — возвращение Господом к жизни Алексея Турбина по молитве Елены. Доктор сказал, что надежды мало. «Всем хорошо известно и Елене тоже, что это означает, что надежды вовсе никакой нет и, значит, Турбин умирает. После этого Елена пошла в спальню к брату и долго стояла, глядя ему в лицо, и тут отлично и сама поняла, что, значит, нет надежды… Он лежал, источая еще жар, но жар уже зыбкий и непрочный, который вот-вот упадет. И лицо его уже начало пропускать какие-то странные восковые оттенки… Еленины ноги похолодели, и стало ей туманно-тоскливо в гнойном камфарном, сытном воздухе спальни. Но это быстро прошло».
«Елена, прикрыв дверь в столовую, подошла к тумбочке у кровати, взяла с нее спички, влезла на стул и зажгла огонек в тяжелой цепной лампаде, висящей перед старой иконой в тяжелом окладе. Когда огонек созрел, затеплился, венчик над смуглым лицом Богоматери превратился в золотой, глаза ее стали приветливыми. Голова, наклоненная набок, глядела на Елену… Елена слезла со стула, сбросила с плеч платок и опустилась на колени. Она сдвинула край ковра, освободила себе площадь глянцевитого паркета и, молча, положила первый земной поклон».
Молитва Елены занимает полторы страницы текста. Ответ Елена получает, еще не поднявшись с колен. «Огонь стал дробиться, и один цепочный луч протянулся длинно, длинно к самым глазам Елены. Тут безумные ее глаза разглядели, что губы на лике, окаймленном золотой косынкой, расклеились, а глаза стали такие невиданные, что страх и пьяная радость разорвали ей сердце, она сникла к полу и больше не поднималась».
Несомненность чуда, а не совпадения Булгаков подтверждает реакцией доктора, находящегося при умирающем: «Бритый врач не совсем верной рукой сдавил в щипок остатки мяса, вкалывая в руку Турбину иглу маленького шприца. Маленькие капельки выступили у врача на лбу. Он был взволнован и потрясен».
На вопрос «Почему выжил Турбин?», очень вероятно получить ответ: «По молитве Елены» или «Турбин спасен любовью Елены».
У Булгакова написано, что Господь возвращает к жизни Турбина в ответ на молитву Елены. Стоит обратить на это внимание, чтобы фон современной жизни не исказил восприятия романа, чтобы не подменить чудо Божие некоей мистикой добрых чувств.
В молитве Елены есть слова, вызывающие недоумение: «Все мы в крови повинны, но Ты не карай». Елена никого не убивала. Почему «мы»? Молитва Елены смиренна, она не чувствует себя праведницей, она не возносит себя судиею над современниками и соотечественниками, она разделяет вину, никого не укоряя — и услышана ее молитва.
Выздоровление старшего Турбина не единственное спасительное вмешательство Господне. Вот мысли Николки, которому, вопреки всякой вероятности, удалось доползти под пулями с простреливаемого перекрестка до спасительной подворотни. «Удивительно, страшно удивительно, что не попали. Прямо чудо. Это уж чудо Господа Бога, — думал Николка, поднимаясь, — вот так чудо. Теперь сам видал чудо».
И есть еще в «Белой гвардии» история человека, которую легко потерять в переплетениях сюжета, тем более, что сам он меняется до неузнаваемости и его появления на страницах оторваны друг от друга. Поначалу это «некий пьяненький в пальто с козьим мехом», о котором «известно немного: во-первых, что он боленсифилисом, во-вторых, что он написал богоборческие стихи, которые его знакомец пристроил в один из московских сборников, и, в-третьих, что он Русаков, сын библиотекаря.
«Человек с сифилисом плакал на свой козий мех под электрическим фонарем Крещатика», говорил декадентскую ерунду о необходимости для человека «благородной червоточины» и глаза его «были совершенно стеклянными».
Затем мы видим «владельца козьего меха», «сифилитика» в квартире библиотекаря, ночью на Подоле. Он стоит у зеркала обнаженный до пояса, смотрит на свою сифилитическую сыпь и «губы у него прыгают, как у ребенка», потому что ему двадцать четыре года, а впереди у него «разные зрачки, гнущиеся ноги, потом безумные идиотские речи, а потом он гнилой мокрый труп». Он раскрывает футуристический сборник, в котором его собственные стихи, модные, глупые, кощунственные. И в «неизбывной муке» он опускается на колени и кается, и молится: «Господи, прости меня, что я написал эти гнусные слова… Я верю в Тебя! Верю душой, телом, каждой нитью мозга. Верю и прибегаю только к Тебе, потому что нигде на свете нет никого, кто мог бы мне помочь. У меня нет надежды ни на кого, кроме как на Тебя. Прости меня, что я решил, будто Тебя нет: если бы Тебя не было, я был бы сейчас жалкой паршивой собакой без надежды. Но я человек и силен только потому, что Ты существуешь, и во всякую минуту я могу обратиться к тебе с мольбой о помощи. И я верю, что Ты услышишь мои мольбы, простишь меня и вылечишь. Излечи меня, о Господи, забудь о той гнусности, которую я написал в припадке безумия, пьяный, под кокаином. Не дай мне сгнить, и я клянусь, что я вновь стану человеком. Укрепи мои силы, избавь меня от кокаина, избавь от слабости духа…»
То, что это настоящее покаяние, а не всплеск переменчивого настроения испуганного человека Булгаков подчеркивает, указывая продолжительность молитвы: «Свеча наплывала, в комнате холодело, под утро кожа больного покрылась мелкими пупырышками, а на душе у больного значительно полегчало».
А затем мы, читатели, долго будем заняты жизненными коллизиями, угрозой смертной и спасением главных героев. Мы насилу узнаем в больном, который пришел к выздоровевшему доктору Алексею Турбину того самого знакомца нашего по тому, что он «в передней снял пальто с козьим мехом». Из его ответов на вопросы Турбина мы узнаем, что он не собирался лечиться, намереваясь «терпеливо снести испытание, ниспосланное за страшный грех», что направил его к доктору отец Александр, настоятель церкви Николы Доброго, не одобривший его неразумного рвения, что исповедь и беседа со священником, которого больной называет святым стариком принесла ему душевное облегчение. Эта история правдоподобна и понятна всякому человеку, знающему православие.
А в финале романа в квартире библиотекаря, в узенькой комнате сидит у лампы «голубоглазый Русаков» и читает Откровение Иоанна Богослова. «По мере того как он читал потрясающую книгу, ум его становился, как сверкающий меч, углубляющийся во тьму. Болезни и страдания казались ему неважными, несущественными. Недуг отпадал, как короста с забытой в лесу отсохшей ветви. Он видел синюю, бездонную мглу веков, коридор тысячелетий. И страха не испытывал, а мудрую покорность и благоговение. Мир становился в душе, и в мире он дошел до слов: «…слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло».
Уже не «владелец козьего меха» и не «сифилитик», а «голубоглазый Русаков» перед нами. О милосердии Господнем, о преображении человека, о чуде покаяния — еще одном чуде рассказал Булгаков. Откровение Иоанна Богослова, которое читает голубоглазый Русаков, делает значительными и важными и Елену с ее тревожными снами, и маленького Петьку во флигеле со снами легкими и радостными. Откровение Иоанна Богослова настраивает нас на то, чтобы поднять глаза к небу в самых последних строках романа.
«Последняя ночь расцвела. Во второй половине ее вся тяжелая синева, занавес Бога, облекающий мир, покрылась звездами. Похоже было, что в неизмеримой высоте за этим синим пологом у царских врат служили всенощную. В алтаре зажигали огоньки, и они проступали на завесе целыми крестами, кустами и квадратами. Над Днепром с грешной и окровавленной и снежной земли поднимался в черную мрачную высь полночный крест Владимира. Издали казалось, что поперечная перекладина исчезла — слилась с вертикалью, и от этого крест превратился в угрожающий острый меч.
Но он не страшен. Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?»Ирина Гончаренко
Иллюстрации Сергей Чепик
http://klin-demianovo.ru/ht...
Свежие комментарии